Прежде, чем вызвать Изю, Андрей все продумал заново.
    Во-первых, он запретил себе относиться к Изе с
предубеждением. То, что Изя циник, всезнайка и болтун, то, что
он готов высмеять -- и высмеивает -- все на свете, что он
неопрятен, брызгает, когда разговаривает, мерзко хихикает,
живет с вдовой, как альфонс, и неизвестно, каким образом
зарабатывает себе на жизнь, -- все это в данном случае не
должно было играть никакой роли.
    Надлежало также выкорчевать без остатка примитивную мысль,
что Кацман есть простой распространитель панических слухов о
Красном Здании и прочих мистических явлений. Красное Здание --
реальность. Загадочная, фантастическая, непонятно зачем и кому
понадобившаяся, но -- реальность. (Тут Андрей полез в аптечку
и, глядясь в маленькое зеркальце, помазал сочащуюся гулю
зеленкой.) В этом плане Кацман -- прежде всего свидетель. Что
он делал в Красном Здании? Как часто там бывает? Что может о
нем рассказать? Какую папку он оттуда вынес? Или папка
действительно не оттуда? Действительно из старой мэрии?..
    Стоп, стоп! Кацман неоднократно проговаривался... нет, не
проговаривался, конечно, а просто рассказывал о своих
экскурсиях на север. Что он там делал? Антигород тоже где-то на
севере! Нет, Кацмана я задержал правильно, хоть и впопыхах. Так
ведь оно всегда и бывает: все начинается с простого
любопытства, сует человек свой любопытный нос куда не следует,
а потом и пикнуть не успел, как его уже завербовали... Почему
он никак не хотел отдать мне эту папку?.. Папка явно оттуда. И
Красное Здание оттуда! Тут шеф явно что-то недодумал. Ну,
это-то понятно -- у него не было фактов. И ему не пришлось там
побывать. Да, распространение слухов -- это страшная штука, но
Красное Здание пострашнее любого слуха. И страшно даже не то,
что люди исчезают в нем навсегда -- страшно, что иногда они
оттуда выходят! Выходят, возвращаются, живут среди нас. Как
Кацман...
    Андрей чувствовал, что ухватился сейчас за главное, но ему
недоставало смелости проанализировать все до конца. Он знал
только, что Андрей Воронин, который вошел в дверь с медной
резной ручкой, был совсем не тот Андрей Воронин, который вышел
из этой двери. Что-то сломалось в нем там, что-то утратилось
безвозвратно... Он стиснул зубы: "Ну нет, здесь вы
просчитались, господа хорошие. Не надо было вам меня выпускать.
Нас так просто не сломаешь... не купишь... не разжалобишь..."
    Он криво ухмыльнулся, взял чистый лист бумаги и написал на
нем крупными буквами: "КРАСНОЕ ЗДАНИЕ -- КАЦМАН. КРАСНОЕ ЗДАНИЕ
-- АНТИГОРОД. АНТИГОРОД -- КАЦМАН". Вот как все это получается.
Нет, шеф. Нам не распространителей слухов искать надо. Нам надо
искать тех, кто вернулся из Красного Здания живым и невредимым
-- искать их, вылавливать, изолировать... или устанавливать
тщательнейшее наблюдение... Он написал: "Побывавшие в Здании --
Антигород". Так что пани Гусаковой придется-таки рассказать
все, что она знает про своего Франтишека. А флейтиста,
наверное, можно выпустить. Впрочем, ладно, не о них речь...
Может быть, шефу позвонить? Спросить благословения на
переориентировку? Рановато, пожалуй. Вот если мне удастся
расколоть Кацмана... Он снял трубку.
    -- Дежурный? Задержанного Кацмана ко мне в тридцать
шестую.
    ...А расколоть его не только должно, но и можно. Папка.
Тут уж он не открутится... У Андрея мелькнула на мгновение
мысль, что не совсем этично ему заниматься делом Кацмана, с
которым неоднократно выпивалось и вообще... Но он одернул себя.
    Дверь отворилась, и задержанный Кацман, осклабясь и
засунув руки в лоснящиеся карманы, разболтанной походочкой
вступил в камеру.
    -- Садитесь, -- сухо сказал Андрей, показав подбородком на
табурет.
    -- Благодарю вас, -- отозвался задержанный, осклабляясь
еще шире. -- Я вижу, вы еще не очухались...
    Все ему, мерзавцу, было как с гуся вода. Он уселся, дернул
бородавку на шее и с любопытством оглядел кабинет.
    И тут Андрей похолодел. Папки при задержанном не было.
    -- Где папка? -- спросил он, стараясь говорить спокойно.
    -- Какая папка? -- нагло осведомился Кацман.
    Андрей сорвал трубку.
    -- Дежурный! Где папка задержанного Кацмана?
    -- Какая папка? -- тупо спросил дежурный. -- Сейчас
посмотрю... Кацман... Ага... У задержанного Кацмана изъяты:
носовых платков -- два, кошелек пустой, подержанный...
    -- Папка там есть в описи? -- гаркнул Андрей.
    -- Папки нет, -- отозвался дежурный замирающим голосом.
    -- Принесите мне опись, -- хрипло сказал Андрей и повесил
трубку. Потом он исподлобья поглядел на Кацмана. От ненависти у
него шумело в ушах. -- Еврейские штучки... -- сказал он,
сдерживаясь. -- Где ты девал папку, сволочь?
    Кацман откликнулся немедленно:
    -- "Она схватила ему за руку и неоднократно спросила: где
ты девал папку?"
    -- Ничего, -- сказал Андрей, тяжело дыша носом. -- Это
тебе не поможет, шпионская морда...
    На лице Изи мелькнуло изумление. Впрочем, через секунду он
уже вновь ухмылялся своей отвратительно-издевательской
ухмылкой.
    -- Ну, как же, как же! -- сказал он. -- Председатель
организации "Джойнт" Иосиф Кацман, к вашим услугам. Не бейте
меня, я и так все скажу. Пулеметы спрятаны в Бердичеве, место
посадки обозначим кострами...
    Вошел испуганный дежурный, неся перед собою в далеко
вытянутой руке листок описи.
    -- Нету тут папки, -- пробормотал он, кладя листок перед
Андреем на край стола и отступая. -- Я в регистратуру звонил,
там тоже...
    -- Хорошо, идите, -- сказал Андрей сквозь зубы.
    Он взял чистый бланк допроса и, не поднимая глаз, спросил:
    -- Имя? Фамилия? Отчество?
    -- Кацман Иосиф Михайлович.
    -- Год рождения?
    -- Тридцать шестой.
    -- Национальность?
    -- Да, -- сказал Кацман и хихикнул.
    Андрей поднял голову.
    -- Что -- да?
    -- Слушай, Андрей, -- сказал Изя. -- Я не понимаю, что это
с тобой сегодня происходит, но имей в виду, ты на мне всю свою
карьеру испортишь. Предупреждаю по старой дружбе...
    -- Отвечайте на вопросы! -- произнес Андрей сдавленным
голосом. -- Национальность?
    -- Ты лучше вспомни, как у врача Тимашук орден отобрали,
-- сказал Изя.
    Андрей не знал, кто такая врач Тимашук.
    -- Национальность!
    -- Еврей, -- сказал Изя с отвращением.
    -- Гражданство?
    -- Эс-эс-эс-эр.
    -- Вероисповедание?
    -- Без.
    -- Партийная принадлежность?
    -- Без.
    -- Образование?
    -- Высшее. Пединститут имени Герцена. Ленинград.
    -- Судимости имели?
    -- Нет.
    -- Земной год отбытия?
    -- Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
    -- Место отбытия?
    -- Ленинград.
    -- Причина отбытия?
    -- Любопытство.
    -- Стаж пребывания в городе?
    -- Четыре года.
    -- Нынешняя профессия?
    -- Статистик управления коммунального хозяйства.
    -- Перечислите прежние профессии.
    -- Разнорабочий, старший архивариус города, конторщик
городской бойни, мусорщик, кузнец. Кажется, все.
    -- Семейное положение?
    -- Прелюбодей, -- ответствовал Изя, ухмыляясь.
    Андрей положил ручку, закурил и некоторое время
рассматривал задержанного сквозь голубой дымок. Изя был
осклаблен, Изя был взлохмачен, Изя был нагл, но Андрей хорошо
знал этого человека, и он видел, что Изя нервничает.
По-видимому, ему было из-за чего нервничать, хотя от папки он
сумел избавиться, прямо скажем, ловко. По-видимому, он понимал
теперь уже, что берутся за него по-настоящему, и поэтому глаза
его нервно щурились, а уголки осклабленного рта подрагивали.
    -- Вот что, подследственный, -- сказал Андрей с хорошо
отработанной сухостью. -- Я настоятельно рекомендую вам вести
себя прилично перед лицом следствия, если вы не хотите ухудшить
своего положения.
    Изя перестал улыбаться.
    -- Хорошо, -- сказал он. -- Тогда я требую, чтобы мне было
предъявлено обвинение и объявлена статья, по которой
произведено задержание. Кроме того, я требую адвоката. С этой
минуты без адвоката я не скажу ни слова.
    Андрей внутренне ухмыльнулся.
    -- Вы задержаны по статье двенадцатой у-пэ-ка о
профилактическом задержании лиц, дальнейшее пребывание которых
на свободе может представлять социальную опасность. Вы
обвиняетесь в незаконной связи с враждебными элементами, в
сокрытии или уничтожении вещественных доказательств в момент
задержания... а также в нарушении постановления муниципалитета,
запрещающего выход за городскую черту из санитарных
соображений. Это постановление вы нарушали систематически... А
что касается адвоката, то прокуратура может предоставить вам
адвоката лишь по истечении трех суток с момента задержания. В
соответствии с той же статьей у-пэ-ка, двенадцатой... Кроме
того, поясняю: вы можете заявлять протесты, вносить жалобы и
подавать апелляции только после того, как удовлетворительно
ответите на вопросы предварительного следствия. Все та же
статья двенадцатая. Вам все понятно?
    Он внимательно следил за Изиным лицом и видел, что Изе все
понятно. Было совершенно ясно, что Изя будет отвечать на
вопросы и ждать истечения трех суток. При упоминании об этих
трех сутках Изя довольно откровенно перевел дух. Прелестно...
    -- Теперь, когда вы получили разъяснение, -- сказал Андрей
и снова взял ручку, -- продолжим. Ваше семейное положение?
    -- Холост, -- сказал Изя.
    -- Домашний адрес?
    -- Что? -- спросил Изя. Он явно думал о другом.
    -- Ваш домашний адрес? Где проживаете?
    -- Вторая Левая, девятнадцать, квартира семь.
    -- Что вы можете сказать по существу предъявленного
обвинения?
    -- Пожалуйста, -- сказал Изя. -- Насчет враждебных
элементов: сумасшедший бред. Первый раз слышу, что бывают
какие-то враждебные элементы, считаю это провокационной
выдумкой следствия. Вещественные доказательства... Никаких
вещественных доказательств при мне не было и быть не могло,
потому что никаких преступлений я не совершал. Поэтому я ничего
не мог ни скрыть, ни уничтожить. А что касается постановления
муниципалитета, то я -- старый работник городского архива,
продолжаю там работать на общественных началах, имею допуск ко
всем архивным материалам, а значит, и к тем, которые находятся
за чертой города. Все.
    -- Что вы делали в Красном Здании?
    -- Это мое личное дело. Вы не имеете права вторгаться в
мои личные дела. Докажите сначала, что они имеют отношение к
составу преступления. Статья четырнадцатая у-пэ-ка.
    -- Вы бывали в Красном Здании неоднократно?
    -- Да.
    -- Можете назвать людей, которых там встречали?
    Изя ужасно осклабился.
    -- Могу. Только следствию это не поможет.
    -- Назовите этих людей.
    -- Пожалуйста. Из нового времени: Петэн, Квислинг, Ван
Цзинвэй...
    Андрей поднял руку.
    -- Попрошу в первую очередь называть людей, которые
являются гражданами нашего города.
    -- А зачем это понадобилось следствию? -- агрессивно
осведомился Изя.
    -- Я не обязан давать вам отчет. Отвечайте на вопросы.
    -- Я не желаю отвечать на дурацкие вопросы. Вы ни черта не
понимаете. Вы воображаете, что раз я встретил там кого-то,
значит он там и на самом деле был. А это не так.
    -- Не понимаю. Объясните, пожалуйста.
    -- А я и сам не понимаю, -- сказал Изя. -- Это что-то
вроде сна. Бред взбудораженной совести.
    -- Так. Вроде сна. Вы были сегодня в Красном Здании?
    -- Ну, был.
    -- Где находилось Красное Здание, когда вы в него вошли?
    -- Сегодня? Сегодня там, у синагоги.
    -- Меня вы там видели?
    Изя опять осклабился.
    -- Вас я вижу каждый раз, когда захожу туда.
    -- В том числе сегодня?
    -- В том числе.
    -- Чем я занимался?
    -- Непотребством, -- сказал Изя с удовольствием.
    -- Конкретно?
    -- Вы совокуплялись, господин Воронин. Совокуплялись сразу
со многими девочками и одновременно проповедовали кастратам
высокие принципы. Втолковывали им, что занимаетесь этим делом
не для собственного удовольствия, а для блага всего
человечества.
    Андрей стиснул зубы.
    -- А вы чем занимались? -- спросил он, помолчав.
    -- А вот этого я вам не скажу. Имею право.
    -- Вы лжете, -- сказал Андрей. -- Вы там не видели меня.
Вот ваши собственные слова: "Судя по твоему виду, ты побывал в
Красном Здании..." Следовательно, там вы меня не видели. Зачем
вы лжете?
    -- И не думаю, -- легко сказал Изя. -- Просто мне было
стыдно за вас, и я решил дать вам понять, что вас там не видел.
А теперь, конечно, другое дело. Теперь я обязан говорить
правду.
    Андрей откинулся и забросил руку за спинку стула.
    -- Вы же говорите, что это вроде сна. Тогда какая разница,
видели вы меня во сне или не видели? Зачем что-то там давать
понять?..
    -- Да нет, -- сказал Изя. -- Я просто постеснялся вам
сказать, что о вас думаю иногда. И зря постеснялся.
    Андрей с сомнением покачал головой.
    -- Ну ладно. А папку вы тоже вынесли из Красного Здания?
Так сказать, из собственного сна?
    Лицо Изи застыло.
    -- Какая папка? -- сказал он нервно. -- О какой папке вы
все время спрашиваете? Не было у меня никакой папки.
    -- Бросьте, Кацман, -- проговорил Андрей, томно прикрывая
глаза. -- Папку видел я, папку видел полицейский, папку видел
этот старик... пан Ступальский. На суде вам все равно придется
давать объяснения... Не отягощайте!
    Изя с застывшим лицом шарил глазами по стенам. Он молчал.
    -- Предположим, что папка не из Красного Здания, --
продолжал Андрей. -- Тогда, значит, вы получили ее за городской
чертой? От кого? Кто вам ее дал, Кацман?
    Изя молчал.
    -- Что было в этой папке? -- Андрей встал и прошелся по
кабинету, заложив руки за спину. -- У человека в руках папка.
Человека задерживают. На пути в прокуратуру человек избавляется
от папки. Тайно. Почему? По-видимому, в папке содержатся
документы, которые этого человека компрометируют... Вы следите
за ходом моих рассуждений, Кацман? Папка получена за городской
чертой. Какие документы, полученные за городской чертой, могут
скомпрометировать жителя нашего города? Какие, скажите, Кацман?
    Изя, нещадно терзая бородавку, смотрел в потолок.
    -- Только не пытайтесь выкручиваться, Кацман, --
предупредил Андрей. -- Не пытайтесь предать мне какую-нибудь
очередную басню. Я вас вижу насквозь. Что было в папке? Списки?
Адреса? Инструкции?
    Изя вдруг ударил себя ладонью по колену.
    -- Слушай, идиот! -- заорал он. -- Что за чушь ты мелешь?
Кто тебе все это внушил, простая твоя душа? Какие списки, какие
адреса? Майор ты Пронин задрипанный! Ты же знаешь меня три
года, знаешь, что я копаюсь в руинах, изучаю историю города.
Какого черта ты все время клеишь мне какой-то идиотский
шпионаж? Кто здесь может шпионить, сам подумай? Зачем? Для
кого?
    -- Что было в папке?! -- гаркнул Андрей изо всех сил. --
Перестаньте вилять и отвечайте прямо: что было в папке?
    И тут Изя сорвался. Глаза его выкатились и налились
кровью.
    -- Иди ты к ... матери со своими папками! -- завизжал он
фальцетом. -- Не буду я тебе ничего говорить! Дурак ты, идиот,
жандармская морда!..
    Он визжал, брыкался, ругался матом, показывал дули, и
тогда Андрей достал лист чистой бумаги, написал сверху:
"Показания подследственного И. Кацмана относительно виденной у
него и впоследствии бесследно пропавшей папки", дождался, пока
Изя утихомирится, и сказал по-доброму:
    -- Вот что, Изя. Я тебе неофициально говорю. Дело твое
дрянь. Я знаю, что ты вляпался в эту историю по легкомыслию и
из-за дурацкого своего любопытства. Тебя уже полгода держат под
прицелом, если хочешь знать. И я тебе советую: садись сюда вот
и пиши все, как есть. Много я тебе обещать не могу, но все, что
в моих силах, для тебя сделаю. Садись и пиши. Я вернусь через
полчаса.
    Стараясь не глядеть на притихшего от изнеможения Изю,
противный сам себе из-за своего лицемерия, подбадривая себя,
что в данном случае цель несомненно оправдывает средства, он
запер ящики стола, поднялся и вышел.
    В коридоре он поманил к себе помощника дежурного, поставил
его у дверей, а сам направился в буфет. На души у него было
гадко, во рту -- сухо и мерзко, будто дерьма наелся. Допрос
получился какой-то кривобокий, неубедительный. Версию Красного
Здания он прогадил целиком и полностью, не надо было сейчас с
этим связываться. Папку -- единственную реальную зацепку! --
позорнейше упустил, за такие ляпы в шею надо гнать из
прокуратуры... Фриц небось бы не упустил, Фриц бы сразу понял,
где собака зарыта. Сентиментальность проклятая. Как же --
вместе пили, вместе трепались, свой, советский... А какой был
случай -- сразу всех сгрести! Шеф тоже хорош: слухи, сплетни...
Тут целая сеть под носом работает, а я должен источники слухов
искать...
    Андрей подошел к стойке, взял рюмку водки, выпил с
гадливостью. Куда же он все-таки дел эту папку? Неужели просто
выбросил на мостовую? Наверное... Не съел же он ее. Послать
кого-нибудь поискать? Поздно. Психи, павианы, дворники... Нет,
неправильно, неправильно у нас поставлена работа! Почему такая
важная информация, как наличие Антигорода, является секретом
даже от работников следствия? Да об этом в газете нужно писать
каждый день, плакаты по улицам развешивать, показательные
процессы нужны! Я бы этого Кацмана давным-давно бы уже
раскусил... Конечно, с другой стороны, и свою голову надо на
плечах иметь. Раз есть такое грандиозное мероприятие, как
Эксперимент, раз в него втянуты люди самых разных классов и
политических убеждений, значит, неизбежно должно возникнуть
расслоение... противоречия... движущие противоречия, если
угодно... антагонистическая борьба... Должны рано или поздно
выявиться противники Эксперимента, люди классово-несогласные с
ним, а значит, и те, кого они перетягивают на свою сторону
деклассированный элемент, морально неустойчивые, нравственно
разложившиеся, вроде Кацмана... космополиты всякие...
Естественный процесс. Мог бы и сам сообразить, как все это
должно развиваться...
    Маленькая крепкая ладонь легла ему на плечо, и он
обернулся. Это был репортер уголовной хроники "Городской
газеты" Кэнси Убуката.
    -- О чем задумался, следователь? -- спросил он. --
Распутываешь запутанное дело? Поделись с общественностью.
Общественность любит запутанные дела. А?
    -- Привет, Кэнси, -- сказал Андрей устало. -- Водки
выпьешь?
    -- Да, если будет информация.
    -- Ничего тебе не будет, кроме водки.
    -- Хорошо, давай водку без информации.
    Они выпили по рюмке и закусили вялым соленым огурцом.
    -- Я только что от вашего шефа, -- сказал Кэнси, выплюнув
хвостик. -- Он у вас очень гибкий человек. Одна кривая идет
вверх, другая кривая падает вниз, оборудование одиночных камер
унитазами заканчивается -- и ни одного слова по интересующему
меня вопросу.
    -- А что тебя интересует? -- спросил Андрей рассеянно.
    -- Сейчас меня интересуют исчезновения. За последние
пятнадцать дней в городе исчезли без следа одиннадцать человек.
Может быть, ты что-нибудь знаешь об этом?
    Андрей пожал плечами.
    -- Знаю, что исчезли. Знаю, что не найдены.
    -- А кто ведет дело?
    -- Вряд ли это одно дело, -- сказал Андрей. -- А лучше
спроси у шефа.
    Кэнси покачал головой.
    -- Что-то слишком часто последнее время господа
следователи отсылают меня то к шефу, то к Гейгеру... Что-то
слишком много тайн развелось в нашей маленькой демократической
общине. Вы, случаем, не превратились тут между делом в тайную
полицию? -- Он заглянул в пустую рюмку и пожаловался:
    -- Что толку иметь друзей среди следователей, если никогда
ничего не можешь узнать?
    -- Дружба дружбой, а служба службой.
    Они помолчали.
    -- Между прочим, знаешь, Вана арестовали, -- сказал Кэнси.
-- Предупреждал же я его, не послушался, упрямец.
    -- Ничего, я уже все уладил, -- сказал Андрей.
    -- Как так?
    Андрей с удовольствием рассказал, как ловко и быстро он
все уладил. Навел порядок. Восстановил справедливость. Приятно
было рассказывать об этом единственном удачном деле за целый
дурацкий невезучий день.
    -- Гм, -- сказал Кэнси, дослушав до конца. -- Любопытно...
"Когда я приезжаю в чужую страну, -- процитировал он, -- я
никогда не спрашиваю, хорошие там законы или плохие. Я
спрашиваю только, исполняются ли они..."
    -- Что ты этим хочешь сказать? -- осведомился Андрей,
нахмурившись.
    -- Я хочу сказать, что закон о праве на разнообразный
труд, насколько мне известно, не содержит никаких исключений.
    -- То есть ты считаешь, что Вана надо было закатать на
болота?
    -- Если этого требует закон -- да.
    -- Но это же глупо! -- сказал Андрей, раздражаясь. -- На
кой черт Эксперименту плохой директор комбината вместо хорошего
дворника?
    -- Закон о праве на разнообразный труд...
    -- Этот закон, -- прервал его Андрей, -- придуман на благо
Эксперименту, а не во вред ему. Закон не может все
предусмотреть. У нас, у исполнителей закона, должны быть свои
головы на плечах.
    -- Я представляю себе исполнение закона несколько иначе,
-- сухо сказал Кэнси. -- И уж во всяком случае эти вопросы
решаешь не ты, а суд.
    -- Суд укатал бы его на болота, -- сказал Андрей. -- А у
него жена и ребенок.
    -- Дура лекс, сед лекс, -- сказал Кэнси.
    -- Эту поговорку придумали бюрократы.
    -- Эту поговорку, -- сказал Кэнси веско, -- придумали
люди, которые стремились сохранить единые правила общежития для
пестрой человеческой вольницы.
    -- Вот-вот, для пестрой! -- подхватил Андрей. -- Единого
закона для всех нет и быть не может. Нет единого закона для
эксплуататора и для эксплуатируемого. Вот если бы Ван
отказывался перейти из директоров в дворники...
    -- Это не твое дело -- трактовать закон, -- холодно сказал
Кэнси. -- Для этого существует суд.
    -- Да ведь суд не знает и знать не может Вана, как знаю я!
    Кэнси, криво улыбаясь, помотал головой.
    -- Господи, ну и знатоки сидят у нас в прокуратуре!
    -- Ладно-ладно, -- проворчал Андрей. -- Ты еще статью
напиши. Растяпа-следователь освобождает преступного дворника.
    -- И написал бы. Вана жалко. Тебя, дурака, мне нисколько
не жалко.
    -- Так ведь и мне Вана жалко! -- сказал Андрей.
    -- Но ты же следователь, -- возразил Кэнси. -- А я -- нет.
Я законами не связан.
    -- Знаешь что, -- сказал Андрей. -- Отстань ты от меня
Христа ради. У меня и без тебя голова кругом идет.
    Кэнси поднял глаза и усмехнулся.
    -- Да, я вижу. Это у тебя на лбу написано. Облава была?
    -- Нет, -- сказал Андрей. -- Просто споткнулся. -- Он
поглядел на часы. -- Еще по рюмке?
    -- Спасибо, хватит, -- сказал Кэнси, поднимаясь. -- Я не
могу выпивать так много с каждым следователем. Я пью только с
теми, кто дает информацию.
    -- Ну и черт с тобой, -- сказал Андрей. -- Вон Чачуа
появился. Пойди спроси его насчет "Падающих Звезд". У него там
бо-ольшие успехи, он сегодня хвастался... Только учти: он очень
скромный, будет отнекиваться, но ты не отставай, накачай его
как следует, матерьялец получишь -- во!
    Кэнси, раздвигая стулья, двинулся к Чачуа, уныло
склонившемуся над тощей котлеткой, а Андрей, мстительно
ухмыльнувшись, неторопливо пошел к выходу. Хорошо бы подождать,
посмотреть, как Чачуа будет орать, подумал он. Жалко, времени
нет... Н-ну-с, господин Кацман, интересно, как там у вас дела?
И не дай вам бог, господин Кацман, снова вола вертеть. Я этого
не потерплю, господин Кацман...
    В камере тридцать шесть весь мыслимый свет был включен.
Господин Кацман стоял, прислонившись плечом к раскрытому сейфу,
и жадно листал какое-то дело, привычно терзая бородавку и
неизвестно чему осклабляясь.
    -- Какого черта! -- проговорил Андрей, потерявшись. -- Кто
тебе разрешил? Что за манера, черт побери!..
    Изя поднял на него бессмысленные глаза, осклабился еще
больше и сказал:
    -- Никогда я не думал, что вы столько понаворотили вокруг
Красного Здания.
    Андрей вырвал у него папку, с лязгом захлопнул железную
дверцу и, взяв за плечо, толкнул Изю к табурету.
    -- Сядьте, Кацман, -- сказал он, сдерживаясь из последних
сил. В глазах у него все плыло от ярости. -- Вы написали?
    -- Слушай, -- сказал Изя. -- Вы здесь все просто идиоты!..
Вас тут сидит сто пятьдесят кретинов, и вы никак не можете
понять...
    Но Андрей уже не смотрел на него. Он смотрел на листок с
надписью "Показания подследственного И. Кацмана...". Никаких
показаний там не было, там красовался рисунок пером -- мужской
орган в натуральную величину.
    -- Сволочь, -- сказал Андрей и задохнулся. -- Скотина.
    Он сорвал телефонную трубку и трясущимся пальцем набрал
номер.
    -- Фриц? Воронин говорит... -- свободной рукой он рванул
на себе ворот. -- Ты мне очень нужен. Зайди ко мне сейчас же,
пожалуйста.
    -- В чем дело? -- недовольно спросил Гейгер. -- Я домой
собираюсь.
    -- Я тебя очень прошу! -- Андрей повысил голос. -- Зайди
ко мне!
    Он повесил трубку и посмотрел на Изю. Он сейчас же
обнаружил, что не может на него смотреть, и стал смотреть
сквозь него. Изя булькал и хихикал на своей табуретке, потирал
ладони и непрерывно говорил, разглагольствовал о чем-то с
отвратительной самодовольной развязностью, что-то о Красном
Здании, о совести, о дураках-свидетелях -- Андрей не слушал и
не слышал. Решение, которое он принял, переполняло его страхом
и каким-то дьявольским весельем. Все в нем плясало от
возбуждения, он ждал и все никак не мог дождаться, что вот
сейчас откроется дверь, мрачный злой Фриц шагнет в комнату, и
как изменится тогда это отвратительное самодовольное лицо,
исказится ужасом, позорным страхом... Особенно, если Фриц
явится с Румером. Одного вида Румера будет достаточно, его
зверской волосатой хари с раздавленным носом... Андрей вдруг
почувствовал холодок на спине. Он весь был в испарине. В конце
концов еще можно переиграть. Еще можно сказать: "Все в порядке,
Фриц, все уладилось, извини за беспокойство..."
    Дверь распахнулась, и вошел хмурый и недовольный Фриц
Гейгер.
    -- Ну, в чем дело? -- осведомился он и тут же увидел Изю.
-- А, привет! -- сказал он, заулыбавшись. -- Что это вы затеяли
среди ночи? Спать пора,
    утро скоро...
    -- Слушай, Фриц! -- завопил Изя радостно. -- Ну объясни
хоть ты этому болвану! Ты же здесь большое начальство...
    -- Молчать, подследственный! -- заорал Андрей, грохнув
кулаком по столу.
    Изя замолк, а Фриц мгновенно подобрался и посмотрел на Изю
уже как-то по-другому.
    -- Эта сволочь издевается над следствием, -- сказал Андрей
сквозь зубы, стараясь унять дрожь во всем тело. -- Эта сволочь
запирается. Возьми его, Фриц, и пусть он скажет, что у него
спрашивают.
    Прозрачные нордические глаза Фрица широко раскрылись.
    -- А что у него спрашивают? -- с деловитым веселием
осведомился он.
    -- Это неважно, -- сказал Андрей. -- Дашь ему бумагу, он
сам напишет. И пусть он скажет, что было в папке.
    -- Ясно, -- сказал Фриц и повернулся к Изе.
    Изя все еще не понимал. Или не верил. Он медленно потирал
ладони и неуверенно осклаблялся.
    -- Ну что ж, мой еврей, пойдем? -- ласково сказал Фриц.
Угрюмости и хмурости его как не бывало. -- Пошевеливайся, мой
славный!
    Изя все медлил, и тогда Фриц взял его за воротник,
повернул и подтолкнул к двери. Изя потерял равновесие и
схватился за косяк. Лицо его побелело. Он понял.
    -- Ребята, -- сказал он севшим голосом. -- Ребята,
подождите...
    -- Если что, мы будем в подвале, -- бархатно промурлыкал
Фриц, улыбнулся Андрею и выпихнул Изю в коридор.
    Все. Ощущая противный тошный холодок внутри, Андрей
прошелся по кабинету, гася лишний свет. Все. Он сел за стол и
некоторое время сидел, уронив голову в ладони. Он был весь в
испарине, как перед обмороком. В ушах шумело, и сквозь этот шум
он все время слышал беззвучный и оглушительный, тоскливый,
отчаянный, севший голос Изи: "Ребята, подождите... Ребята,
подождите..." И еще была торжественно ревущая музыка, топот и
шарканье по паркету, звон посуды и невнятное шамканье:
"...гюмку кюгасо и а-ня-няс!..." Он оторвал руки от лица и
бессмысленно уставился в изображение мужского органа. Потом
взял листок и принялся рвать его на длинные узкие полоски,
бросил бумажную лапшу в мусорную корзину и снова спрятал лицо в
руки. Все. Надо было ждать. Набраться терпения и ждать. Тогда
все оправдается. Пропадет дурнота, и можно будет вздохнуть с
облегчением.
    -- Да, Андрей, иногда приходится идти и на это, -- услышал
он знакомый спокойный голос.
    С табуретки, где несколько минут назад сидел Изя, теперь,
положив ногу на ногу и сцепив тонкие белые пальцы на колене,
смотрел на Андрея Наставник, грустный, с усталым лицом. Он
тихонько кивал головой, уголки рта его были скорбно опущены.
    -- Во имя Эксперимента? -- хрипло спросил Андрей.
    -- И во имя Эксперимента тоже, -- сказал Наставник. -- Но
прежде всего -- во имя себя самого. Дороги в обход нет. Надо
было пройти и через это. Нам ведь нужны не всякие люди. Нам
нужны люди особого типа.
    -- Какого?
    -- Вот этого-то мы и не знаем, -- сказал Наставник с тихим
сожалением. -- Мы знаем только, какие люди нам не нужны.
    -- Такие, как Кацман?
    Наставник одними глазами показал: да.
    -- А такие, как Румер?
    Наставник усмехнулся.
    -- Такие, как Румер, это -- не люди. Это живые орудия,
Андрей. Используя таких, как Румер, во имя и на благо таких,
как Ван, дядя Юра... понимаешь?
    -- Да. Я тоже так считаю. И ведь другого пути нет, верно?
    -- Верно. Пути в обход нет.
    -- А Красное Здание? -- спросил Андрей.
    -- Без него тоже нельзя. Без него каждый мог бы незаметно
для себя сделаться таким, как Румер. Разве ты еще не
почувствовал, что Красное Здание необходимо? Разве сейчас ты
такой же, какой был утром?
    -- Кацман сказал, что Красное Здание -- это бред
взбудораженной совести.
    -- Что ж, Кацман умен. Я надеюсь, с этим ты не будешь
спорить?
    -- Конечно, -- сказал Андрей. -- Именно поэтому он и
опасен.
    И Наставник опять показал глазами: да.
    -- Господи, -- проговорил Андрей с тоской. -- Если бы
все-таки точно знать, в чем цель Эксперимента! Так легко
запутаться, так все смешалось... Я, Гейгер, Кэнси... Иногда мне
кажется, я понимаю, что между нами общее, а иногда -- какой-то
тупик, несуразица... Ведь Гейгер -- бывший фашист, он и
сейчас... Он и сейчас бывает мне крайне неприятен -- не как
человек, а именно как тип, как... Или Кэнси. Он же что-то вроде
социал-демократа, пацифист какой-то, толстовец... Нет, не
понимаю.
    -- Эксперимент есть Эксперимент, -- сказал Наставник. --
Не понимание от тебя требуется, а нечто совсем иное.
    -- Что?!
    -- Если бы знать...
    -- Но ведь все это во имя большинства? -- спросил Андрей
почти с отчаянием.
    -- Конечно, -- сказал Наставник. -- Во имя темного,
забитого, ни в чем не виноватого, невежественного
большинства...
    -- Которое надо поднять, -- подхватил Андрей, --
просветить, сделать хозяином земли! Да-да, это я понимаю. Ради
этого можно на многое пойти...
    -- Он помолчал, собирая мучительно разбегающиеся мысли. --
А тут еще этот Антигород, -- сказал он нерешительно. -- Ведь
это же опасно, верно?
    -- Очень, -- сказал Наставник.
    -- А тогда, если я даже не совсем уверен насчет Кацмана,
все равно я поступил правильно. Мы не имеем права рисковать.
    -- Безусловно! -- сказал Наставник. Он улыбался. Он был
доволен Андреем, Андрей это чувствовал. -- Не ошибается только
тот, кто ничего не делает. Не ошибки опасны -- опасна
пассивность, ложная чистоплотность опасна, приверженность к
ветхим заповедям! Куда могут вести ветхие заповеди? Только в
ветхий мир.
    -- Да! -- взволнованно сказал Андрей. -- Это я очень
понимаю. Это как раз то, на чем мы все должны стоять. Что такое
личность? Общественная единица! Ноль без палочки. Не о единицах
речь, а об общественном благе. Во имя общественного блага мы
обязаны принять на свою ветхозаветную совесть любые тяжести,
нарушить любые писаные и неписаные законы. У нас один закон:
общественное благо.
    Наставник поднялся.
    -- Ты взрослеешь, Андрей, -- сказал он почти торжественно.
-- Медленно, но взрослеешь!
    Он приветственно поднял руку, неслышно прошел по комнате и
исчез за дверью.
    Некоторое время Андрей бездумно сидел, откинувшись на
спинку стула, курил и смотрел, как голубой дым медленно
крутится вокруг голой желтой лампы под потолком. Он поймал себя
на том, что улыбается. Он больше не чувствовал усталости,
исчезла сонливость, мучившая его с вечера, хотелось
действовать, хотелось работать, и досада брала при мысли, что
вот придется все-таки сейчас пойти и несколько часов проспать,
чтобы не ходить потом вареным.
    Он нетерпеливым движением придвинул телефон, снял трубку и
сейчас же вспомнил, что телефона в подвале нет. Тогда он
поднялся, запер сейф, проверил, заперты ли ящики стола, и вышел
в коридор.
    Коридор был пуст, дежурный полицейский кивал носом за
своим столиком.
    -- Спите на посту! -- укоризненно бросил ему Андрей,
проходя мимо.
    В здании царила гулкая тишина, как всегда в это время, за
несколько минут до включения солнца. Сонная уборщица лениво
возила по цементному полу сырую тряпку. Окна в коридорах были
распахнуты, вонючие испарения сотен человеческих тел
рассеивались и выползали в темноту, вытесняемые холодным
утренним воздухом.
    Грохоча каблуками по скользкой железной лестнице, Андрей
спустился в подвал, небрежным взмахом руки усадил на место
подскочившего было охранника и распахнул низкую железную дверь.
    Фриц Гейгер, без куртки, в сорочке с закатанными рукавами,
насвистывая полузнакомый маршик, стоял возле ржавого
рукомойника и обтирал волосатые мосластые руки одеколоном.
Больше в комнате никого не было.
    -- А, это ты, -- сказал Фриц. -- Это хорошо. Я как раз
собирался подняться к тебе... Дай сигаретку, у меня все
кончилось.
    Андрей протянул ему пачку. Фриц извлек сигарету, размял
ее, сунул в рот и с усмешкой посмотрел на Андрея.
    -- Ну? -- не выдержал Андрей.
    -- Что -- ну? -- Фриц закурил, с наслаждением затянулся.
-- Пальцем ты в небо попал -- ну. Никакой он не шпион, даже не
пахнет.
    -- То есть как? -- проговорил Андрей, обмирая. -- А папка?
    Фриц хохотнул, зажав сигарету в углу большого рта, и вылил
на широкую ладонь новую порцию одеколона.
    -- Еврейчик наш -- бабник сверхъестественный, -- сказал он
наставительно. -- В папке у него были любовные письма. От бабы
он шел -- разругался и любовные письма отобрал. А он свою вдову
боится до мокрых штанов и, сам понимаешь, не будь дурак, от
папочки этой постарался избавиться в первый же удобный момент.
Говорит, бросил ее по дороге в канализационный люк... И очень
жалко! -- продолжал Фриц еще более наставительно. -- Папочку
эту, господин следователь Воронин, надо было сразу же отобрать
-- компромат получился бы первостатейный, мы бы нашего еврея
вот где держали бы!.. -- Фриц показал, где они держали бы
нашего еврея. На костяшках пальцев виднелись свежие ссадины. --
Впрочем, протокольчик он нам подписал, так что шерсти клок мы
все-таки получили...
    Андрей нащупал стул и сел. Ноги не держали его. Он снова
огляделся.
    -- Ты -- вот что... -- сказал Фриц, опуская завернутые
рукава и возясь с запонками. -- Я вижу, у тебя шишка на лбу.
Так вот пойди к врачу и эту шишку запротоколируй. Румеру я уже
нос разбил и отправил в медкабинет. Это на всякий случай.
Подследственный Кацман во время допроса напал на следователя
Воронина и младшего следователя Румера и нанес им телесные
повреждения. Так что вынужденные к обороне... и так далее.
Понял?
    -- Понял, -- пробормотал Андрей, машинально ощупывая гулю.

Он еще раз огляделся. -- А где... он? -- спросил он с трудом.
    -- Да Румер, горилла этакая, опять перестарался, -- с
досадой сказал Фриц, застегивая куртку. -- Сломал ему руку, вот
здесь... Пришлось отправить в больницу.